Борис Орлов - Судьба — солдатская
— Пусть пошебаршится, — присаживаясь к столу, безразлично бросил Петр, имея в виду Гитлера.
— Как двинем на него всю нашу армию, так от его хваленых войск перья полетят, — поддержала его Валя.
— О-о, как ты научилась в горкоме-то! — невесело засмеялся входивший в азарт Спиридон Ильич. — Нет, голубушка! Германия, она испокон веку против нас была, сколько крови из нас повыпустила… Моря не хватит, если собрать бы ее всю вместе.
— А что? — вскипела Валя. — У них, если не считать рабочих, и воевать некому. Это раньше, когда народ, как овец, гнать можно было…
Спиридон Ильич сердито посмотрел на дочь.
— Вот ты говоришь, — начал он. — если не считать рабочий класс… А как это не считать? — Тут лицо его с густыми бровями и остренькой седеющей бородкой посуровело, большой белый лоб покрылся испариной. — Как?
— Как? А вот так! — решил помочь Вале Федор. — Рабочий не станет стрелять в рабочего. Нет!
— О-о, еще как стреляли, — невесело усмехнулся в усы Спиридон Ильич. — Все революции душили чьими руками? Руками рабочих же. Оденут их в шинели и… Приказывают им, а они… стреляют. Куда денешься? Страх многих согнет. А немецкие рабочие что, не такие же люди? Прикажет Гитлер — и будут стрелять… В концлагерь тоже мало охоты идти…
— А Тельман? А коммунисты? — не унималась Валя, ошеломленная мыслями, которых никогда раньше не слышала от отца. — Они вот идут в концлагеря… а в братьев по классу стрелять их не заставишь. Не заставишь!
Спиридон Ильич вышел из-за стола. Соня пыталась затянуть «Тамару», но ее никто не поддержал.
— Коммунисты… — заложив за спину руки, заговорил наконец Валин отец. — Вот ты про что… Умница… Но ты знаешь, когда коммунисты — сила? Когда с ними народ. А Гитлер и Геббельсы там разные сумели устрашить народные массы, а компартию загнали в подполье, и она оказалась от основной части народа изолированной, а народ, получилось, остался без ее идейного и организационного руководства. Больше, гитлеровская пропаганда разными посулами да обманом, подачками как бы переманила отсталую часть народа на свою сторону. Вот оно все как обстоит. — Спиридон Ильич снова сел, взял вилку и, начав есть винегрет, добавил: — Вот когда отрезвеет немецкий народ от геббельсовской пропаганды, тогда уж он воздаст нацистам за все, что они с ним сделали, — и смолк.
Установилось тягостное молчание. Стараясь примирить обе стороны, Зоммер, неторопливо подбирая слова, негромко сказал:
— Вообще-то, этот вопрос сложный. Что говорить! Гитлер оболванил народ — это ясно. Но немало в народе осталось и честных немцев. Мне, как их соплеменнику, вдвойне горестно сознавать трагедию немцев. Даже порой непонятно, как это немцы, такой деловой и умный народ, оказались в руках отребья человечества, изуверов, палачей.
Зоммер горько усмехнулся, встал, поднял стакан с вином и, задумавшись о чем-то, предложил выпить каждому «за свое».
Петр не знал, за что пил Федор. Сам же он выпил за любовь, за Валю. Выпил и стал у раскрытого окна.
День был по-весеннему теплый. Солнце преображало мир: оно грело измерзшуюся за долгую зиму землю, отдавая ей свое тепло, чтобы она, в свою очередь, передала его через плоды, через урожай людям. Набирала цвет яблоня. Подсыхали грядки. В ленивой неге отражалось в речке Запсковье…
Красивый был этот день — Первое мая! Да и не только он — вся жизнь, находящаяся сейчас там, по ту сторону роковой черты, которой перере́зала судьбы людей начавшаяся война, представилась Чеботареву сплошным потоком счастья. Но ему и теперь, когда война уже шла, казалось еще, что оно, счастье, все-таки не оставит человека.
2Пока бойцы и младшие командиры свертывали ротное имущество, получали все, что следовало получить, в клубе со средними и старшими командирами полка было проведено совещание.
Грузный, в летах уже командир полка изложил густым, в меру сильным голосом обстановку, сложившуюся на границе. Он говорил о том, что фашистская Германия, нарушив пакт, вероломно напала на нашу страну, о том, что у нас хватит сил и энергии нанести ей сокрушительный, беспощадный удар. Полковник сообщил и о том, что по всей стране сейчас идут митинги и советский народ, как один человек, клянется в верности своему Отечеству, своей родной Коммунистической партии и ее вождю товарищу Сталину и готов взять в руки оружие и вместе со своей славной Красной Армией встать на защиту социалистических завоеваний, не жалея ни крови, ни жизни.
Об обстановке на границе, кроме того, что передали из корпуса, полковник ничего не знал. Поэтому он сказал далее о задаче, которую должен выполнять полк на ближайшее время. Батальон Похлебкина рассредоточивался поротно в деревнях севернее и северо-восточнее Пскова — полковник провел пальцем по висевшей карте-двухверстке, указав район рассредоточения, — а все остальные подразделения должны были занять позиции по Рижскому шоссе в районе Псковского укрепленного района (УР).
Выступил и комиссар полка. Он больше касался морали, долга, ответственности каждого перед народом, перед партией и правительством, перед идеями, за которые наши отцы и деды проливали кровь в классовых битвах. А завершил он свое выступление таким образом:
— Надо личным примером, выдержкой, спокойствием укреплять боевой дух красноармейцев. В мирное время, знаете, полк был не на плохом счету. Значит, задачу выполнить можем. — Он поднял глаза, передохнул, обвел всех взглядом, в котором были и мудрость старого человека, и суровость бойца, и отцовская доброта. — Война — это испытание нашей закалки, нашего мужества, нашей верности, нашего умения воевать… а учиться воевать время у нас было, и кое-чему мы научились… Не спасуем, думаю. — И сурово: — На это и нацеливать личный состав. — Комиссар посмотрел на командира полка, проговорил: — С политсоставом на эту тему я буду еще беседовать. Собрания проведем — партийные, комсомольские. Митинг… — и отошел в сторону, дав понять, что у него все.
Командир полка предложил задавать вопросы. Через несколько минут из заднего ряда послышался голос лейтенанта Варфоломеева:
— А как с семьями? В глубокий тыл их будут отправлять или нет?
У многих этот вопрос вызвал улыбку. Похлебкин выговорил Холмогорову шепотом:
— Несерьезные у вас командиры. Что он с таким вопросом суется?
Командир роты неопределенно пожал плечами — так, что можно было понять: примет к сведению.
— О каком еще глубоком тыле может идти речь? — вскинув седую голову, чуточку насмешливо загудел в зал командир полка. — Псков — это уже глубокий тыл. О наших семьях нечего заботиться. Это вдоль границы — там семьи временно, очевидно, будут эвакуированы глубже в тыл. — И в тишину: — Кто еще?
— Ас семьями повидаться, значит, не придется?
— Не придется. — Полковник поглядел на ручные часы: — Через полтора часа выступаем.
Командир третьего батальона спросил тревожным голосом:
— А как там УРы? Восстанавливать, что ли, их будем?
Полковник, сцепив за спиной руки, несколько минут ходил перед столом и молчал. Зал, затаив дыхание, прислушивался к шарканью его старческих ног и ждал, когда он заговорит. А полковник, видно, никак не мог собраться с мыслями и молчал.
Дело в том, что после того, как Прибалтийские республики присоединились к СССР, началось укрепление границы, переместившейся на запад. Было решено Псковский и Островский укрепленные районы и другие, оказавшиеся в глубоком тылу, демонтировать. Вдоль новой государственной границы воздвигались такие укрепрайоны, которые требовали еще большего количества средств и техники. К сожалению, к началу войны достроены они не были. Это полковник знал. Но он знал и то, что в приказе ничего не говорилось о спешном приведении Псковского укрепрайона в надлежащий вид. Полк выдвигался в укрепрайон, очевидно, временно и должен был потом куда-то передислоцироваться. Но заданный вопрос смутил полковника. Он вдруг подумал: «А что, если нашим частям не удастся сразу прорвать фронт противника вдоль границы, больше, если противник, развивая временный успех, частично вклинится на нашу территорию? Что тогда? — И ответил сам себе: — Тогда военные действия неизбежно переместятся на территорию между старой и новой государственными границами. Имея по старой границе подготовленные укрепленные районы, территорию, находящуюся перед ними, можно превратить как бы в предполье. И это предполье явилось бы на данный момент полосой, на которой изматывались бы основные ударные силы врага. А благодаря этому вскоре возник бы благоприятный момент для нанесения по противнику генерального удара… — Полковник стер ладонью с большого лба выступившие капли пота, оглядел зал и вдруг оборвал свою мысль: — В штабе военного округа, не говоря уже о генштабе, лучше знают, что делать со старыми УРами и как проучить врага».
